Люди, почему вы скорбите о мёртвых, а не о жизни, которая лишается людей? (Песня Рохами II, 50)
Почему мы скорбим об умерших? Казалось бы, странный вопрос, — но тем не менее. Если после смерти ничего нет, а есть лишь несуществование, то умершему уже не будет хуже, он не будет страдать. Если он потом придёт в новое рождение, значит, он вообще не умер, а просто отлучился на время, исчез из нашего поля зрения. Если он обрёл бессмертие в раю, то это ли повод для скорби? Если он попал в вечный ад… А многие ли скорбят именно по причине того, что умерший совершенно точно окажется в вечном аду? Если такое и бывает, то, право же, нечасто. Ведь кто верит в вечный ад, тот верит и в бесконечное милосердие Бога, который может простить даже самого завзятого грешника.
Так почему же мы скорбим? Я говорю здесь об искренней скорби, когда очень больно, а не о показной скорби «для галочки». Потому и скорбим, что больно. А больно нам, когда мы любим умершего. То есть скорбь — это чаще всего боль личной потери. Эгоизм ли это? В той степени, в какой эгоистична любовь. Так или иначе, это нормально.
Не столь многие умеют пойти дальше и скорбеть о том, чего лишился сам умерший. Это как бы присутствует — но словно далеко на заднем плане. Обычно оно выражается словами вроде «Такой молодой, ему бы ещё жить да жить…», произнесёнными без особого чувства, и чаще всего о не близком человеке. О близком чаще говорят другое. А иногда вообще ничего не говорят, — настолько больно.
По поводу чьей-то смерти произносят траурные речи в том смысле, что ушёл прекрасный человек, хороший семьянин, полезный член общества, патриот, и так далее, и тому подобное. Можно ли считать это выражением скорби, — настоящей скорби, а не казённой её имитации? Допустим. Тогда это уже скорбь за общество. Сожаление о том, чего оно лишилось. Это тоже не всегда бывает сопряжено с большой личной болью, но является выражением иной боли, вполне понятной, — и потому достойно уважения.
А кто скорбит о том, что сам наш мир лишился человека? О том, что сама жизнь нашего мира лишилась своей частицы? Опустело ещё одно место под солнцем. Оборвались живые связи. Что-то хорошее, что могло бы произойти, не произойдёт. Что-то не будет создано. Кто-то не услышит добрых слов, которые мог бы услышать от умершего, не получит от него помощи, которую мог бы получить. Не порадуется за него. Сам не поможет ему, не доставит ему радости и не получит ещё одной возможности совершить доброе дело. Кто думает о том, что в самой ткани жизни образовалась прореха? Мне возразят: «Но ведь это же обычное дело. Все умирают, в ткани жизни постоянно образуются такие вот прорехи, и это нормально». Я отвечу: да, конечно. Но когда умирает ваш близкий и любимый человек, вам намного легче от того, что все умирают и что это нормально? Даже естественная и неизбежная потеря — всё равно потеря, и боль — всё равно боль. Если нет боли и скорби, то есть ли любовь?
Человек — часть мира, и мир любит его. Может быть, это нелегко понять. Мы обычно не воспринимаем как личность мир, в котором живём. Может ли быть больно миру? Конечно. Он — живой организм, он — живое существо. Он оплакивает свои потери. Оплакивает по-своему. Чтобы ясно ощутить это и понять боль и скорбь мира, нужно уметь ощутить своё единство с ним. Нужно научиться жить жизнью мира, чтобы ощутить, как часть этой жизни уходит со смертью человека. Любого человека. Для мира все — близкие, родные, любимые. А жизнь не знает различия между живущими.
Каждый, кто умер, мог бы ещё пожить. Хоть немного. Мог бы сделать лучше мир, мог бы сам стать лучше. Мог бы приблизить Творца к новому преображению, хотя бы на маленький шажок. Поэтому каждая смерть — потеря для самой жизни, и потеря невосполнимая. Даже если это смерть естественная, даже если она сама по себе стала благом для мира.
Жизнь человека — как источник, из которого орошается мир. Когда он иссякает, мир ощущает потерю. Ведь для него драгоценна каждая капля влаги, несущей жизнь.
© Атархат, 2023
