«Утешение» — небольшой, но очень важный текст. Его можно рассматривать как продолжение «Наставлений сыну». Тот же автор смыслов, тот же адресат. В «Наставлениях сыну» речь идёт о двенадцати положительных качествах, которые должны быть у человека; в «Утешении» говорится о скорби, — какова она для хорошего человека и что для него из этого следует. Нетрудно разглядеть тут логический переход от выработки необходимых качеств к воплощению их в жизнь. Собственно, по Учению иначе и быть не может.
При этом никто не говорит, что будет легко. Скорее уж, наоборот. Ведь у хорошего человека, сопереживающего людям и не могущего смириться с тем дурным, что есть в мире и от чего они страдают, причин для огорчений больше, чем у равнодушного лентяя или не верящего в добро циника.
В начале текста коротко — он вообще очень лаконичен — сказано о причинах скорби и о том, чем она должна быть: «Ты скорбишь о людях, ибо видишь, что удел их есть удел горестный и недостойный их. И я говорю тебе: скорби, мой сын. Скорби, — и бойся, чтобы скорбь твоя не оказалась слишком мала. При виде человеческих горестей не заплачет лишь камень, — и то потому лишь, что не имеет в себе слёз. Скорби о людях, потому что ты — человек, и живёшь с ними одной жизнью. Скорбь эта есть то, что достойно человека. Но скорбь не есть отчаяние, не есть бессилие, не есть свидетельство гибели. Она есть зов, она есть мать решимости, она есть пища храбрости, она есть сосуд силы. Кто подлинно скорбит, тот обращает свою скорбь в вершение. Не бойся же скорби: она тебя не задавит. Ищи в ней то, о чём я сказал; а когда найдёшь — обрати на благо людям» (Утешение, 2-12). Человеческое горе и боль — то, о чём нельзя не скорбеть. Ты — человек, и это не может тебя не трогать. Если не трогает, значит, с тобой что-то не так. Или если трогает мало. Поэтому нужно бояться не того, что от твоей скорби тебе будет тяжело и плохо, а того, что она окажется недостаточной. Иначе говоря, в этом не нужно беречь себя, не нужно отгораживаться от переживаний. Наоборот: нужно прочувствовать всё настолько глубоко, насколько возможно. Но это не должно стать поводом для отчаяния, в стиле «Всё пропало, ничего нельзя сделать». Ничего не пропало, и что-то сделать можно, — если действительно делать, а не сидеть и хныкать над своей и чужой тяжёлой судьбой. Скорбь — сильнейшая побудительная причина к тому, чтобы действовать. Когда кому-то плохо, его надо спасать. Это нормальный, естественный человеческий порыв. Если у тебя его нет, значит, как уже было сказано, с тобой что-то не так.
В чём же при таком раскладе состоит утешение? Об этом сказано дальше: «Вот в чём утешение, сын: кто скорбит, тот вершит добро, — а добром изживается зло и горе. Если ты скорбишь, то ты вершишь добро; а если так, то придёт для людей счастливый день, когда скорбь не узрит уже для себя пищи. Вот каково утешение; и нет для скорбящего утешения благороднее и достойнее» (Утешение, 27-29). Скорбь и вершение добра взаимосвязаны. Скорбят тогда, когда видят горе и страдания. У них есть причины. Если изжить эти причины, не будет горя и страданий. А чтобы изжить их, нужно сделать что-то, нужно на смену злу привести добро. И это возможно. Это действительно можно сделать. Вот в чём состоит утешение: ничто не безнадёжно, зло можно изжить, и это в силах человека. Ты можешь увидеть дурное, выступить против него и сделать так, чтобы его в мире стало меньше. Не нужно уповать на капризные «высшие силы», не нужно ожидать, что некий могущественный властитель милостиво сделает что-то. Ты сам можешь сделать. Ты в состоянии сделать мир лучше, ты в силах уменьшить человеческие страдания. И если ты подлинно скорбишь, ты это сделаешь. Твоя скорбь, от которой тяжело и больно, превращается в благо для мира и людей. Нечто мрачное и тягостное служит почвой для взрастания добра. Даже в таких условиях добро живёт и одолевает зло. Это действительно утешает и вдохновляет.
Далее мы находим чрезвычайно интересный момент: «Я вижу твоё горе и твою скорбь — и ликование наполняет мою грудь. О радость: мой сын — достойный человек!» (Утешение, 32-33). Выглядит непривычно и странно: сыну тяжело, он мучительно переживает, — а отец смотрит на него и радуется. Но это принципиально важно. Это подход человека из Учения. Главное не то, чтобы сыну было хорошо, а то, чтобы он сам был хорошим человеком. Ему плохо, когда плохо другим людям, — значит, он добр, он неравнодушен, он умеет сочувствовать, и он сделает для людей то хорошее, что сможет сделать. Отец радуется, видя в нём достойного человека, а не негодяя или эгоиста. Он радуется ещё и за себя, — ибо сумел правильно воспитать сына, и тем самым не потратил свою жизнь впустую.
Вот так нечто вроде бы печальное может стать поводом для радости. Потому что это показатель. Если ты не можешь спокойно смотреть, как другие страдают, значит, с тобой всё в порядке. А ещё это означает, что есть кому им помочь. Так что можно порадоваться ещё и за них.
На самом деле, это отдельная тема в части того, что касается воспитания детей. Речь о том, что нужно не ограждать ребёнка от всего, что может его огорчить, не сдувать с него пылинки, не прятать от него беды мира и горести людей, а нужно учить правильно к ним относиться, учить сопереживать, учить делать добро и бороться со злом. Когда-нибудь мы поговорим об этом специально.
Пока же вернёмся к тексту: «Вот что скажу тебе ещё: чем больше скорбящих, тем меньше зла. А сердца людей не пусты, — и потому настанет время, когда каждый узнает вкус подлинной скорби. Тогда род человеческий поднимется из праха и скверны, и в каждом из людей возгорится солнце, согревающее мир. Это ли не утешение?» (Утешение, 35-38). Тут всё просто: чем больше людей умеют сопереживать друг другу, тем меньше они будут делать друг другу зла, и тем больше усилий совместно направят на борьбу со злом, которое всё-таки делается. Когда каждый научится вот так скорбеть, мир людей узнает лучшие времена. На первый взгляд это выглядит странно: что хорошего, что оптимистичного может быть в мире, где все погружены в скорбь? Картина-то мрачная… Однако я напомню, что это не скорбь безнадежности и отчаяния. Это скорбь как неприятие дурного и побуждение к благому. Это как если бы встретились больной и врач. Врач огорчён, что человек болен, — но он может помочь ему, хочет помочь, и поможет. Мир, где люди вот так относятся друг к другу, — это не мрачный мир. Это мир, у которого есть будущее, и будущее хорошее. Знать, что однажды так и будет, — разве не одно из лучших утешений?
Далее дело подходит к основным выводам: «Утешение — не в избавлении скорбящего от скорби, но в избавлении других от горестей. Кто страдает сам, тот да убережётся от ослепления скорбью о себе. Пусть он обратит её в скорбь о других, — ибо малая скорбь не должна перевесить скорби великой. Кто скорбит о себе больше, чем о других, тот впадает в безумие, и ради того, чтобы изжить своё страдание, вершит всяческое зло. Изживающий своё страдание не изживёт страданий мира; а в страдающем мире нельзя быть счастливым» (Утешение, 41-45). Если ты скорбишь о других, то утешить тебя может только то, что им станет лучше. Для того, чтобы утешить себя, помогай тем, кому плохо. Если ты будешь стараться делать лучше себе, такой путь приведёт тебя к эгоизму. А эгоист строит своё довольство за счёт других. Иначе не получается. Так страданий в мире становится только больше. Ну а можно ли пребывать в приятной прохладе, если весь мир горит? Когда плохо всем, тогда плохо и тебе. Невозможно по-настоящему утешиться через эгоизм; он если и даёт некое утешение, то лишь иллюзорное. И от боли мира нельзя спастись иначе, как только изжив её.
И почти уже в самом конце митэвмы, как её квинтэссенция, следует главное наставление: «Заботься о том, чтобы утешить не себя, а мир» (Утешение, 48). Это одна из смыслообразующих мыслей Учения, один из базовых принципов, на которых строится жизнь его последователей. Всё взаимосвязано и взаимозависимо. Будешь лучше ты — будет лучше мир; будет лучше миру — будет лучше тебе. Все силы поэтому нужно отдать миру и людям. Нужно стараться утешить их, делая им добро. Только так, пройдя через других, утешение вернётся к тебе и успокоит твою боль.
Сделать мир лучше и людей счастливее — возможно. Силы на это есть у каждого, и возможности есть. И даже скорбь может быть не чем-то мучительно-душным и бессмысленным, а побуждением к лучшему; тем, что подтолкнёт встать и сделать что-то хорошее, от чего станет больше воздуха и света и станет меньше боли и скорби. Это возможно. И так будет.
Таково наше утешение. И это тот редкий случай, когда можно сказать «Всё будет хорошо», — и знать, что это не пустые слова, не безвкусный, набивший оскомину штамп, который ничего не значит и никого не может по-настоящему утешить. Мы знаем, что всё действительно будет хорошо. Откуда знаем? Оттуда, что это зависит от нас.
© Атархат, 2022
