Недавно я прочёл о том, что в Оксфордском университете собираются демонтировать памятник Сесилу Родсу — основателю компании De Beers и «архитектору апартеида» в ЮАР. Дискуссия вокруг памятника началась несколькими годами раньше, но теперь она стала частью пресловутой бури протестов против расизма, бушующей в мире. На волне этих протестов уже уничтожаются и запрещаются «крамольные» произведения искусства и сбрасываются с пьедесталов или оскверняются памятники деятелям, которые в прошлом не позаботились о том, чтобы вписаться в социально-политическую конъюнктуру наших дней. Добрались вот и до Родса. Я сейчас веду разговор не о том, насколько положительным или отрицательным историческим персонажем он был. Шум вокруг его памятника навёл меня на мысли совсем о другом.
Дело в том, что в Оксфорде студентам из Африки выплачивается «Стипендия Манделы-Родса», выросшая из программы стипендий для иностранных студентов, в своё время профинансированной самим Родсом. Многие из тех, кто всячески его клеймит и требует снесения памятника, получают стипендию его имени, начисляемую им из его прежних капиталов. Вполне естественно, что их оппоненты увидели в этом лицемерие. Даже если сам он не был образцом этики, то насколько этично смешивать его с грязью и при этом брать его деньги? Некий профессор, сам в своё время получавший такую стипендию, высказался в том смысле, что это месть чернокожих студентов Родсу за его расизм. Средства, полученные путём эксплуатации чернокожих, теперь вот таким путём будут направляться на борьбу с расизмом. То есть, по его логике, эти деньги послужат своего рода компенсацией за былые страдания угнетённых.
Всё это заставило меня уже не в первый раз мысленно обратиться к вопросу о том, каков моральный смысл различных компенсаций. Особенно в контексте ценностей современного общества.
Мы постоянно видим, слышим, читаем как выплачиваются — государством, какими-либо организациями или ещё кем-то — различные денежные компенсации. Например, семьям погибших. Жертвам насилия. Жертвам геноцида или их потомкам. Тем, кто пострадал от каких-то предубеждений. И так далее, и так далее. И возникает вопрос: что это означает по своей сути?
Для ясности следует сделать мини-экскурс в историю. В древних обществах был в ходу обычай кровной мести за убийство, по принципу «кровь за кровь». Он обходился очень дорого всем, — потому что сторона, которой отомстили, редко признавала расплату справедливой, и начинала мстить уже в свою очередь. А затем месть снова следовала с другой стороны. Порой так выбивались целые семьи. Крупным шагом вперёд в развитии законов и судебной системы стала замена мести на выкуп, то есть введение денежной или имущественной компенсации за убитого (вергельд, вира и т.п.). Цена человеческой жизни назначалась либо по судебнику, либо по договорённости сторон. В те времена это и впрямь было огромным шагом в сторону гуманизации обычаев и законов, — если рассматривать такое нововведение на общем фоне царивших тогда нравов.
А чем это является сейчас? Конечно, с убийц и их семей выкупа теперь не берут; однако компенсации и возмещения за страдания и смерть, как было сказано чуть выше, выплачиваются весьма активно. Чтобы понять, что это значит, нужно рассматривать их на фоне нынешних нравов и социальных устоев. Иначе говоря, прилагая к ним актуальную на сегодняшний день шкалу нравственных ценностей.
В современном обществе высшими ценностями считаются человеческая жизнь и достоинство. О них говорят, что они бесценны. То есть их ценность не может быть измерена в денежных суммах, и нет таких денег, за которые их можно было бы купить. И при этом за них выплачиваются компенсации. Как такое может быть? Купить жизнь нельзя, а начислить за неё определённую сумму денег можно. И те, кому её начислили, её принимают. Принимают, тем самым признавая, что согласны с ценой.
Подобное с трудом укладывается в голове. Но это если исходить из предпосылки, что слова означают именно то, что означают, и что «бесценный» значит именно «бесценный», — ни больше, ни меньше. Однако если вспомнить, что нынешнее общество — это общество потребления, и что согласно его понятиям у всего есть своя цена, тогда вполне укладывается. Получается, что все эти декларации жизни и достоинства как того, что бесценно, — обычное враньё. Красивые слова. То и другое, как видим, вполне даже продаётся, и за душевную боль назначают цену. Адекватную ли? Ну, это решает тот для себя, кто принимает деньги.
Что, по сути, означает их принятие? Оно означает продажу чьей-то жизни или достоинства, — только задним числом. Что такое «продажа»? Выражаясь простым языком, это когда отданная тобою вещь и полученная за неё сумма денег для тебя равнозначны. И если ты взял деньги, которыми тебе возмещают, например, смерть твоего близкого человека, то это означает, что самого его и его значение для тебя ты оцениваешь именно в эту сумму. То есть он или вот эти деньги — тебе всё равно. Это для тебя одно и то же. Ты это признаёшь, принимая компенсацию. Конечно, можно сказать, что это неравноценная компенсация. Но тогда она вообще не может называться таковой. Ведь идея компенсации, её смысл заключается именно в том, чтобы получить равноценное жизни возмещение. Это те же «око за око» и «кровь за кровь», только в перечислении на другие единицы расчёта. В древних обществах, где жизнь и достоинство не считались высшими ценностями, подобное было понятно и приемлемо. Но сейчас?..
Если подходить немного иначе и называть эти деньги помощью, — например, семье, потерявшей кого-то, или пострадавшему на реабилитацию, — тогда всё выглядит иначе. И не надо говорить, что терминология не меняет сути дела. Ещё как меняет. Потому что когда дают помощь, скажем, семье погибшего, это участливое «Мы понимаем, что вашу потерю ничем не возместить, но хотим хоть как-то помочь», а когда дают компенсацию, это циничное «Его жизнь и ваши с ним отношения, по тарифу, стоили столько-то монет; получите их и считайте, что ничего не потеряли». Неужели это одно и то же? Если же да, тогда не надо кричать о бесценности человеческой жизни и о невосполнимости потери близкого человека.
Люди постоянно берут, и часто даже требуют через суды компенсаций за погибших, за поруганные честь и достоинство и прочее, что «бесценно». Тем самым они как бы признают, что убить или унизить позволительно, при условии достаточной оплаты. Таким образом подобные вещи разрешаются, — косвенным образом и задним числом. Это так, — даже если никто этого не признаёт.
Что я в связи с этим предлагаю? Ничего особенного. Я предлагаю просто задуматься о происходящем.
Задуматься и, наконец, назвать вещи своими именами. Те, кто выплачивает деньги, — вы выплачиваете компенсации, или всё же оказываете помощь? Те, кто получает эти деньги, — вы действительно считаете, что ваши честь и достоинство или жизни ваших близких равнозначны полученным вами бумажкам? И в приложении к событию, ставшему отправной точкой для моих размышлений, — вы, чернокожие студенты Оксфорда, столь изощрённо и не без финансовой выгоды «мстящие» Родсу, вы действительно признаёте, что труды, унижения и смерти людей вашей расы могут быть оплачены вашей стипендией? Вы в самом деле считаете, что всё это продаётся? Если да, то будьте готовы к тому, что и ваши бесценные жизни и страдания кто-то цинично оценит в монетах. Потому что кто продаёт других, тот продаёт себя. И никакие благородные оправдания этого не меняют.
Если кто не понял, это был разговор не о том, морально или аморально принимать компенсации, а о том, на самом ли деле мы считаем бесценным то, о чём говорим как о бесценном. Ну а те, кто понял, возможно, и впрямь задумаются. Мне бы очень этого хотелось.
© Атархат, 2020
