Практически каждое духовное учение имеет в своей основе некие особые тексты, где в той или иной форме излагается его доктрина и принципы. Иногда это священные писания, иногда не очень. Иногда они продиктованы некой высшей силой, иногда это труды основателя учения или нескольких авторитетных личностей. Иногда они являются святыней для последователей учения, а иногда просто рабочим материалом, хотя и уважаемым. А порой к разряду таких писаний относят — хотя и с некоторой иронией — произведения, не являющиеся духовными, но ставшие основой и выражением духа (в ином смысле) какого-либо общественного, политического, научного, творческого и т.п. учения или движения. В принципе, такой подход тоже приемлем, — если оставить в стороне стереотип мышления, к слову «писания» навязчиво и помимо нашей воли прибавляющий «священные».
УЕХ — не исключение. У него также есть свои писания. Это пандэкт (др. греч. «содержащий всё»), включающий в себя три книги: «Эвор», «Дорон» и «Эпистолэ». Точнее говоря, на сегодняшний день включающий в себя три книги. Но обо всём по порядку.
Когда началось откровение, у меня не было даже мысли, что надо бы что-то записывать. Просто было не до этого. Я впитывал то, что говорил Эмере, и хотел только одного: узнать больше и усвоить основательнее. Потребовался год или даже больше, плюс первые попытки пересказа получаемой информации моему первому ученику, чтобы я ясно понял: когда-то как-то всё это придётся излагать письменно. Понимание этого сразу придавило меня грузом надвигающейся ответственности. К тому времени на моём счету уже были опыты писания художественной прозы. Попытки были неудачными, по моим же собственным оценкам. Все их плоды были мною забракованы и уничтожены. В результате же всего я пришёл к выводу, что либо мне не хватает таланта, либо я попросту не готов. Может быть, дозрею… Когда-нибудь… В условно обозримом будущем… А тут навалилось — иначе не скажешь — понимание, что уже практически пора брать перо и писать. Да не что-нибудь, а то, что в дальнейшем станет для многих людей духовной опорой. К тому времени, как раз за прошедший год, я успел ознакомиться с Библией, и уже имел представление об огромном значении основополагающих писаний. И от сознания того, что делать это придётся именно мне, брала оторопь. А уже было очевидно, что придётся, и что никуда от этого не деться. Где-то глубоко в душе пыталось шевельнуться чувство удовольствия от… От оказанной мне чести стать тем, кто создаст писания Учения, — как-то так. В любом случае, не знаю, как сказать точнее. Но это чувство, едва проявившись, не выдерживало груза, который громоздило чувство ответственности, и быстро глохло.
Первые мои попытки что-то изложить не были похожи на основополагающие тексты. Это было нечто среднее между неумелой публицистикой и книжным текстом в жанре лёгкой философии. Написанное постигла та же судьба, что и всегда: оно было сожжено. Тем более, что я постепенно стал понимать: просто записывать недостаточно. Нужно ещё и систематизировать материал, выстраивать его в определённом порядке. И это стало дополнительной сложностью. Во-первых, я никогда ещё не делал ничего подобного. Во-вторых, попытавшись систематизировать то, что мне было известно, я понял, что знаю ещё недостаточно для того, чтобы замышлять серьёзное и основательное письменное изложение Учения. Это заставило меня отложить начало работы. Я решил некоторое время обождать, а пока что собирать информационную базу из того, что получал от Учителя. Просто же записывать что-то, хотя бы конспектно, или делать пометки, у меня привычки не было. Я держал всё в голове.
Спустя более чем два года после начала откровения и полгода после основания Учения, в сентябре 1996, началось то, что я назвал надиктовками. Просто однажды вечером Эмере сказал мне, чтобы я записывал его слова. Я взял авторучку, листок тетрадной бумаги, и стал записывать. Это существенно отличалось от уже привычного процесса мысленного общения с Учителем. Теперь уже было недостаточно понимать то, что он говорил мне. Теперь нужно было формулировать это в конкретных словах и придавать ему письменную форму. Требовалось сосредотачиваться особым образом, чтобы слушать, что мне говорят, тут же формулировать и записывать. Это оказалось очень тяжело, — и психологически, и энергетически. Поначалу я мог записывать только несколько логионов в день, и всякий раз после этого чувствовал себя выжатым лимоном. Но 14 сентября первый текст будущего пандэкта был закончен. Это был «Эвангелон», — хотя тогда он ещё так не назывался, да и вообще не имел определённого названия. Спустя короткое время начал диктоваться второй текст от Эмере, затем третий, затем тексты от Шер-Андера. Последнее очень удивило меня. Оказалось, что откровение не ограничивается общением с Богом Мудрости, но в нём могут принимать участие и люди. Возникла ассоциация со спиритизмом, который я одно время плотно изучал. Однако я быстро понял, что происходящее со мной есть явление совсем иного порядка.
После первых пяти текстов наступила продолжительная пауза. Она длилась не один месяц, — и мы (я и два моих ученика) начали думать, что этим всё и закончится, и что эти пять текстов и составят писания Учения. Мы собрали их в тоненькую рукописную книжку, сделали ей картонную обложку. У каждого из нас было по ксерокопии. Именно тогда мы стали предпринимать первые попытки предложить издательствам книгу об Учении. Называться она должна была «Возрождение Учения Гермеса», — так же, как вышедшая много лет спустя книга, — и наряду с другими материалами (в частности, несколькими статьями) в неё должны были войти и эти тексты. Впрочем, история попыток издания книги — это отдельная тема.
Когда в один из дней Эмере снова сказал мне, чтобы я записывал его слова, я удивился и очень обрадовался. И хотя теперь я был уже более привычен к записыванию надиктовок, и работа шла легче, сам текст оказался длиннее и сложнее предыдущих, и также записывался очень медленно, понемногу. Это был «Эосфор». Он оказался тем единственным текстом, которому Эмере дал название сам; и оно оказалось на древнегреческом (Шер-Андер сам дал названия обоим своим текстам, и они были на русском). Именно тогда мы с Хантуром озаботились тем, чтобы снабдить названиями остальные три текста Эмере. Поскольку сам он дал своему тексту греческое название, было решено придерживаться этого и дальше. В дальнейшем, опять же с использованием древнегреческого языка, была разработана система, отражающая структуру книги, — синтагма, митэвма, энон, логион. Родилось определение «пандэкт» и его название — «Эрма» (др. греч. «устой», «основание», «источник»).
После «Эосфора» пошли надиктовки других текстов, от богов и людей. Откровение оказалось ещё шире. Ведь поначалу я даже не предполагал, что могу получать что-то не только от Эмере. Однако при всём при этом по ходу надиктовок стало ясно, что даже в совокупности эти тексты не дают единого и последовательного изложения Учения. Каждый был посвящён чему-то своему, — и изложение Учения в целом получалось отрывочным и фрагментарным. По зрелом размышлении я решил попробовать написать несколько текстов уже от себя, чтобы дать в них пусть далеко не исчерпывающее, но связное и логичное изложение важнейших моментов Учения. Эти тексты были написаны, и составили третью синтагму книги «Эвор» (др. греч. «своевременный»).
Когда книга была закончена, я уже понимал, что она не будет единственной, — потому что к тому времени мною уже было написано несколько посланий, из которых постепенно должна была составиться ещё одна книга. Собственно, потому это и был пандэкт как собрание книг, а не просто книга «Эвор». Послания, первым из которых была «Протофема», пишутся до сих пор, время от времени, и будут продолжать писаться дальше, пополняя книгу «Эпистолэ» (др. греч. «послания», «письма»). Таким образом, она продолжает расти в объёме, хотя и медленно, и ещё далека от завершения.
После завершения «Эвора» я был в состоянии самой настоящей эйфории. Буквально на моих глазах свершилось самое настоящее чудо: у Учения теперь была книга, были собственные писания. Но эйфория улеглась, и стало понятно, что одной этой книги, даже вместе с будущей книгой посланий, недостаточно. Всё равно необходимо последовательное и по возможности подробное изложение Учения. И я стал потихоньку готовиться к его написанию. Благо, теперь у меня уже был некоторый опыт, да и знаний за прошедшее время изрядно прибавилось. Хотя я понимал, какая грандиозная по масштабу, сложная по исполнению и тяжёлая по ответственности работа мне предстоит, деваться по-прежнему было некуда: писать надо, а кроме меня этого никто не сделает.
Однако же когда я решился приступить, Эмере остановил меня, сказав, что пока этого делать не нужно. Я был обескуражен, и решил, что, видимо, ещё не готов, и что для Учителя это очевиднее, чем для меня самого. Когда же буду готов? Неизвестно. Поэтому я снова отложил начало работы на неопределённый срок. А через несколько дней пошли новые надиктовки. Только тогда я понял, почему Учитель «притормозил» меня с началом большой работы.
Опыт принятия надиктовок у меня был уже немаленький, — а главное, была выработана привычка к такой работе и сноровка. Я уже не уставал так сильно, и не бывал энергетически выжат после получаса работы. Поэтому дело теперь шло быстрее. К тому же, как я заметил, надиктовки от людей воспринимались легче и с меньшими энергетическими затратами, чем надиктовки от богов. А вся новая книга, по завершении получившая название «Дорон» (др. греч. «дары»), состояла из текстов, надиктованных людьми. В книге эти тексты (как и подобные им тексты в «Эворе») расположены в хронологическом порядке, — по времени жизни тех, кто их надиктовал. Работа над второй книгой заняла существенно меньше времени, чем работа над первой. Параллельно «Дорону» продолжали писаться послания.
Так появились три книги пандэкта. Со времени завершения «Дорона» я ещё несколько раз пробовал приступить к написанию подробного изложения Учения, предполагая, что оно должно будет составить четвёртую книгу пандэкта. Однако же столкнулся с весьма своеобразным препятствием. Собственно, это нельзя считать препятствием в прямом смысле слова, — но работе оно мешает. Это тот случай, когда плюс в определённых обстоятельствах превращается в минус. Плюс состоит в том, что откровение продолжается до сих пор, и информация постоянно пополняется. А минус — в том, что именно поэтому изложение, которое я начинаю писать, устаревает и оказывается недостаточно полным ещё до того, как я успеваю написать сколь-нибудь существенную его часть. Поступить так, как поступили бы многие другие, — написать книгу, а потом постоянно переписывать и дополнять её, — я не могу. Поэтому она до сих пор существует только в плане и нескольких фрагментах. Однажды я сочту, что информации уже в любом случае достаточно для максимально возможно полного (хотя всё же не исчерпывающего) изложения, и что вряд ли можно ожидать в дальнейшем очень существенного её пополнения. Тогда книга и будет написана.
Только будет она уже не четвёртой, а пятой книгой пандэкта. Четвёртая пишется в настоящее время. Она будет целиком состоять из житийных текстов, излагающих биографии некоторых пророков Учения и Учителей, живших в прошлом. Это уже не надиктовки, а информация, которую я самостоятельно считываю с того, что в Учении называется скрижалями, а ещё известно как энергоинформационное поле, астральные клише и т.д. Ну а после четвёртой и пятой книг планируется ещё шестая, в которой будут в итоговой форме излагаться принципы и правила Учения. Написание этой книги может быть осуществлено очень нескоро, — и остаётся только надеяться, что я умру не раньше, чем успею сделать это.
Таким образом, предполагается, что в конечном итоге пандэкт включит в себя шесть книг. Хотя на самом деле — не факт. Ведь никто не говорил, что надиктовок больше никогда не будет. Я думал, что их не будет, когда закончил «Эвор». Но потом неожиданно пошёл «Дорон». С тех пор я уже не делаю на этот счёт уверенных предположений. Как знать: может быть, надиктовки однажды продолжатся. Поэтому сейчас нельзя сказать совершенно определённо, из скольких книг будет состоять завершённый пандэкт.
© Атархат, 2017
