Пожалуй, начну с личных воспоминаний. В школьные годы, где-то со средних классов, моим девизом были слова «Наука может всё». Я восхищался наукой, её мощью, изобретательностью, универсальностью, объективностью. Казалось, она в самом деле может всё, и в ней есть всё, что душа пожелает.
Время шло, школа и детство остались позади, а моё отношение к науке не поменялось. Собственно, ему было некуда меняться. От религии и духовных вопросов я оставался далёк настолько, насколько было возможно; эта сфера жизни находилась словно где-то в иной галактике. Весь мир для меня исчерпывался тем, что являла глазам и уму наука. Он был полным, насыщенным и, казалось, не оставлял в ткани реальности ни малейшего зазора, откуда бы могло сквозить, наводя на мысли о некой пустоте за ней.
Лишь гораздо позднее, когда уже возникло Учение, я увидел зазоры — и даже не зазоры, а зияющие дыры — в ткани реальности, ткущейся научным мировоззрением, и ощутил пустоту по другую сторону. Нет, с наукой как таковой всё было хорошо. Она делала свою работу как следует, — упорно, живо, увлечённо, и даже заметно ускоряясь от десятилетия к десятилетию. Но при этом стало понятно, что её видению мира не хватает глубины. Оно как бы расширяется по плоскости. Наука изучает механику реальности, механику жизни, но едва ли может сообщить что-то внятное о её смыслах. То есть она отвечает на вопрос «Как?», но не отвечает на вопрос «Зачем?». Она много знает о том, как устроена Вселенная или, скажем, организм человека, но не знает, для чего существует Вселенная и в чём смысл человеческой жизни.
А ведь это самые главные вопросы. Они важны настолько, что ответы на все остальные вопросы имеют смысл только в приложении к ним. Если ты изучаешь некий механизм, если ты описал его детали и более-менее уяснил себе, как они взаимосвязаны, но не имеешь понятия, для чего данный механизм предназначен, то и реальная польза от такого знания оказывается сомнительной. Конечно, может быть так, что изучаемая технология просто выше уровня твоей технической компетентности. Пока что ты не дотягиваешь, как древний египтянин не дотягивал бы до понимания принципа действия двигателя внутреннего сгорания. Однако древний египтянин тут не виноват. Он дойдёт до необходимого понимания, когда поймёт много чего ещё, что лежит между ним и означенным двигателем. Это я к тому, что неосведомлённость науки в столь важных вещах — не вина её, и даже не беда. Просто этап развития. Нынешний её уровень, нынешние методики исследования и нынешний объём знаний просто не дают возможности ответить на главные вопросы.
Иное дело, как смотреть на сами эти вопросы. Например, смысл человеческой жизни — это уже сфера духовного. Ведь смысл жизни, смысл существования как всего человечества, так и отдельной личности, подразумевает его практическое осуществление. Что, в свою очередь, подразумевает жизнь с определёнными целями и по определённым принципам. Следовательно, по конкретному морально-этическому кодексу, помогающему изменить себя в нужную сторону и стать для мира тем, чем ты должен для него быть по своему предназначению. Здесь уже открывается новый уровень вопросов — вопросов о добре и зле, моральном выборе, духовном совершенствовании. Та сфера, в которой наука не очень ориентируется. Сфера, касающаяся вопросов совсем иной механики, — не той, изучением которой она занимается.
Конечно, тут можно поспорить. Можно указать на то, что наука исследует и мораль, и другие подобные вещи. Исследует-то исследует — но объясняет ли, как они вписываются в картину мира? Едва ли. Как это работает в человеческом обществе, она иногда ещё может худо-бедно объяснить. Но откуда берётся всё это? Как я недавно отмечал в другом месте, такие вещи являются наследием религиозного мировосприятия. Наука работает с ними как с чем-то, так сказать, сторонним, не вписывающимся в её картину мира. Ну в самом деле, как, например, альтруизм соотносится со строением Вселенной, а верность долгу — с эволюцией человечества? Из того, что известно науке, мораль и этика, по большому счёту, никак не вытекают.
Скорее, наоборот. Борьба за выживание в жёстких — то есть практически в любых — условиях подразумевает использование насилия и других методов, которые можно назвать аморальными. Но что такое это выживание? Выживание организма. То есть биологического механизма, если так можно выразиться. Выживание материальной структуры. Духовное в ней самой по себе не просматривается. И даже то, что могло бы быть квалифицировано как духовное, гуманное, доброе, в данной схеме работает на выживание материи. Кооперироваться с кем-то, помогать, чтобы получить помощь, защищать, чтобы тоже оказаться защищённым, кормить, чтобы, в свою очередь, получить пишу, и так далее. До тех пор, пока это выгодно. И быть единоличником, нападать, отнимать, если это потребуется для выживания тела. Какое моральное развитие? Какое духовное совершенствование? Зачем? Это помешает выжить. Ведь речь идёт о звериной борьбе за жизнь.
Животное здесь — тело. А человек? Где он? Ну ладно, пусть человек — это тело-животное, имеющее, как всякий биологический вид, латинское название. Но в нём ведь есть ещё что-то или кто-то, чьи задачи и цели не ограничиваются биологическим выживанием? Потому что если нет, тогда и говорить не о чем. Вернее, не о ком. Тогда человек — действительно просто животное. С несколько более сложной поведенческой схемой, и только.
Кстати, именно такого мнения придерживаются многие в научных кругах, как и многие обыватели. Во-первых, это сходит за научную точку зрения. Во-вторых, служит индульгенцией для поступков, которые воспринимаются как аморальные, — потому что какой морали можно ожидать от животного, с его инстинктами и желаниями? Такое добровольное уравнивание себя с животным очень удобно. По крайней мере, до тех пор, пока ты не встретился с другим таким же и не убедился, что это работает в обе стороны.
Ну а что же тогда человек? Что же тогда человечество? Колония насекомых, расползшаяся по миру, жрущая и размножающаяся? И смысл её существования — в том, чтобы и дальше жрать и размножаться? Если смотреть на ситуацию с позиций того, что известно современной науке, то примерно так и получается. Получается примитивно. Несмотря на всю сложность организации человеческого общества.
В то же время бытует мнение, что наука сама по себе находится за гранью морали. Она занимается познанием, исследованием в чистом виде, с последующим применением познанного на практике. Последствия при этом могут быть любыми; они — дело десятое. Многие в самом деле так думают. Для таких не существует факторов морально-этического характера, которые следует учитывать при научных исследованиях и применении их результатов.
И здесь тоже можно поспорить, указав, к примеру, на то, что жестокие эксперименты над людьми осуждаются и запрещаются. Разве это не пример гуманизма как моральной категории, свойственной науке? Ну… Не совсем. Такие запреты исходят не столько от науки, сколько из совсем других инстанций. Наука же из-за этого теряет важные возможности для исследований, и её работа усложняется. К тому же, эти запреты направлены прежде всего на защиту всё того же тела. На защиту психики — в меньшей степени, так как здесь почва уже более зыбка. И опять же, моральные основания для подобных запретов сами исходят не от науки. Они проистекают из общественного сознания, привыкшего опираться на понятия и принципы, отличные от научных. С позиции же самой науки обосновать запрет на жестокое обращение с человеком, необходимое в научных же целях, сложно. Если вообще возможно.
Думаю, для кого-то всё это звучит крайне неприятно, — и тем не менее. Как есть, так уж есть…
Хотя может быть иначе. И должно быть иначе. Научная картина мира обширна, но плоска, материалистично-механистична. Ей не хватает духовного измерения, позволяющего заглянуть в истоки происходящего, в его суть. Научная реальность интересна, но катастрофически не полна, однобока. Под полнотой в данном случае следует понимать не объём знаний (которые никогда не будут совершенно полными), а проникновение в иную сферу познания, естественным образом связанную с первой. В сферу духовного. Подчеркну: не религиозного, не сверхъестественного, не мистического, а духовного. Это разные вещи.
Всё происходящее имеет какой-то смысл. Трава растёт не просто так. Человек живёт не просто так. Вселенная существует не просто так. Материя — лишь внешняя сторона чего-то более глубокого. Того, что относится к сути происходящего, к его смыслу. Способ проявления этого чего-то. Инструмент, с помощью которого оно осуществляет себя. Почему непременно должно быть так? Потому и должно, что иначе всё не имеет смысла. Получается механическое выполнение вселенских процессов, которые продолжаются, повторяются, инициируют друг друга, но ни к чему не ведут. Процесс без содержания, процесс ради процесса. Автомобиль, едущий куда-то просто так, не несущий в себе человека.
Реальность науки неполна. В ней практически отсутствует важнейшая составляющая: то, без чего невозможно понять существующее и происходящее. Духовное измерение дополнило бы реальность науки, сделпло бы её более понятной. А значит, исследовать мир и человека стало бы легче. Появились бы новые точки, от которых можно оттолкнуться, новые ориентиры, новые векторы движения, новые мотивации, новые методы. Исследования обрели бы иное качество.
Как уже было сказано, наука пока ещё не доросла до открытия духовного измерения. Но если так, то можно ли требовать от неё, чтобы она его учитывала? С чем ей работать, если нет данных? Не с религиозными же идеями о сверхъестественных силах, осуществляющих свой, недоступный человеческому пониманию план… Конечно, нет. Речь здесь идёт лишь о том, чтобы, для начала, не отвергать духовную сторону реальности.
Это принципиально важно, и это уже очень много. Ведь категорическое отрицание самой возможности существования чего-то мешает это что-то увидеть и приступить к его изучению. Когда наука допустит реальность духовного, она перестанет однозначно интерпретировать его проявления как нечто не относящееся к духовному, сможет зафиксировать многое, что ранее было вне её поля зрения, и тем самым получить массу новых данных. Признание возможности существования духовной стороны реальности приблизит науку к её открытию. Потому это так важно.
Тем более, что необходимость её существования ощущается уже довольно явственно. Так, например, многие учёные, даже очень видные, возвращаются к вере в Бога. Почему? Это удивительно… На самом деле, нет. Этот поворот вполне объясним. Просто они понимают то, о чём я здесь говорил: без существования некоего иного пласта реальности, более глубокого, базового, физическая реальность не имеет смысла, а человек как разумное и моральное существо обнуляется, превращается в безвольную деталь никому не нужного механизма. Должно быть что-то ещё. Об этом говорит как здравый смысл, так и логика в форме понимания причинно-следственных связей.
Правда, подобные здравые соображения увлекают их в религию. Но это, видимо, от инерционности мышления. Тысячелетиями духовность в человеческом сознании неразрывно связывалась с религией, и преодолеть данный стереотип чрезвычайно сложно. Идея, что духовность может быть и вне религии, а духовное измерение реальности вовсе не обязательно подразумевает существование Бога или иных высших сил, может оказаться неожиданной и трудно укладывающейся в голове. Что создаёт дополнительные сложности.
Так или иначе, науке необходима идея духовности, которая откроет ей новые перспективы и придаст новый размах. А ещё убережёт человечество от многих неприятностей и опасностей, которыми чреват научно-технический прогресс, не имеющий в себе моральной составляющей.
Надеюсь, последнее прозвучало более оптимистично, нежели угрожающе. Но даже если и угрожающе, то это тоже косвенным образом подтверждает справедливость мысли о необходимости соединения науки и духовности.
© Атархат, 2024
