К хорошему быстро привыкаешь. Потом сложно отказываться. Предпочитаю оставаться голодным.
х/ф «Оставайся голодным»
Само слово «умеренность» многих настораживает. Причина этого проста. «Быть умеренным» означает отказаться от излишеств. А что такое излишества? Это то, что мы очень хотим получить, — и потому берём сверх меры, больше, чем нужно. Мы хотим того, что необходимо, — а тут берём ещё больше. То есть хотим сильнее, чем того, что необходимо, испытываем более сильное желание. И вот от этого-то и призывает отказаться умеренность. От того, чего хочется даже больше, чем необходимого. Конечно, для завзятого потребителя, видящего в утолении желаний смысл своей жизни, умеренность — нечто ужасное, просто-таки покушение на святое. Она представляется ему самым настоящим аскетизмом, лишением себя вообще всего.
На самом деле она не имеет ничего общего с аскетизмом. Аскетизм — это лишение себя необходимого, жёсткое, а часто и жестокое изнурение плоти. Обычно это делается для того, чтобы полностью переориентировать свою жизнь с плотского на духовное, и тем самым не позволить первому быть препятствием для второго. Ещё целью может быть, например, искупление грехов через страдания, которые причиняет аскетизм. Можно найти и другие обоснования. Об аскетизме на страницах журнала уже писалось; сейчас я лишь хочу провести разграничительную черту между ним и умеренностью.
В пандэкте даётся следующее определение умеренности: «Суть её в том, чтобы не желать излишнего, — а если нужно, то уметь отказаться и от необходимого» (Наставления сыну VII, 3). На первый взгляд кажется, что здесь всё понятно. Однако если задуматься, то возникает вопрос: а как определить границы необходимого? Как не ошибиться? Эту проблему можно проиллюстрировать эпизодом из другого текста пандэкта: «Затем он сказал: «Пойди и собери пищу: но ровно столько, сколько нужно тебе для того, чтобы насытиться, — не больше и не меньше». И я пошла, и собрала пищу; когда же принесла её, Учитель сказал: «Ешь, пока не насытишься». Я ела, и немного осталось; тогда я сказала: «Я больше не голодна, но и это съем легко». Учитель же сказал: «Ты совершила зло. Ты взяла у мира больше, чем тебе было нужно; и хотя ты легко съешь и оставшееся, оно умрёт в тебе. Так ты убила частицу мира». Я сказала: «Тогда ты съешь то, что осталось». Учитель же ответил: «Так не исправишь совершённого зла: ведь пища эта мне не предназначалась. Если бы ты собрала её столь мало, что не смогла бы насытиться, это также было бы злом, ибо тогда страдала бы частица мира в тебе. Ты видишь, что нельзя вершить благо, не зная его меры» (Двадцатидневье XI, 11-20). Конечный вывод, сделанный Учителем по итогам ситуации, заключается в том, что всегда надо знать меру, то есть быть умеренным. Потому что превышение меры и благо превращает в зло. Но как понять меру? На примере Нйневех (так зовут героиню приведённого эпизода) мы видим, что человеку сложно определить меру даже в простейшем, — например, в том, насколько он голоден. И что делать? Учитель даёт ответ там же: нужно познавать. Имеется в виду, мир и человека. Обладающий таким знанием сможет определять меру того или другого, и тем самым сможет избегать вершения зла по незнанию. Познание — длительный и непростой процесс; а что же можно посоветовать ученице прямо сейчас? Учитель даёт ей следующее наставление: «Чтобы уберечься от большего зла, поступай так, чтобы миру было лучше, чем тебе. Лучше не утолить свой голод до конца, чем взять от мира лишнее. Если в чём не будешь видеть меры, — поступай так» (Двадцатидневье XI, 26-28). То есть гарантии нет. Собственно, даже при глубоком знании мира и человека стопроцентной гарантии не бывает, — однако вероятность ошибки снижается на порядки. Ну а если такого знания не имеется, секреты меры остаются по большей части нераскрытыми, и всегда присутствует риск перегнуть палку, то лучше перегибать её в другую сторону. Если ты не можешь определить меру и предполагаешь, что кто-то в любом случае пострадает, — либо ты, либо мир, — то поступай так, чтобы результат был в пользу мира (соответственно, и других людей, как его части). В нашем эпизоде для Нйневех было бы правильно собрать еды чуть меньше, чем, по её мнению, было достаточно. Она бы осталась без чувства плотной насыщенности, или даже с чувством лёгкого голода, — и это было бы предпочтительнее. Тем более, что у такого подхода имеются и другие плюсы. Например, выработка привычки довольствоваться меньшим, — что всегда полезно. Разумное ограничение своих потребностей делает человека менее зависимым от обстоятельств, более дисциплинированным, укрепляет волю, вырабатывает привычку быть неприхотливым, помогает справиться с такими пороками, как жадность и завистливость. Я подчёркиваю: именно разумное ограничение, без ухода в аскетизм.
Теперь вернёмся к «Наставлениям сыну», где в том же эноне, посвящённом умеренности, находим одну совершенно замечательную формулировку, которая звучит так: «Умеренности вернее научится тот, кто знает более о том, без чего человек может обойтись, чем о том, в чём он неотложно нуждается» (Наставления сыну VII, 22). Звучит незатейливо, — но пользу такого подхода трудно переоценить. Ведь люди привыкли думать о том, что им нужно; при этом они склонны путать желания с необходимостью, а самой необходимости придавать преувеличенное значение. Это делает нас жадными и уязвимыми. Жадными — потому что мы готовы хватать даже то, что нам на самом деле не нужно. Уязвимыми — потому что потеря того, что нам на самом деле не нужно, или нужно не очень, представляется трагедией. А это, в свою очередь, может сделать человека трусливым и подлым. Не говоря уже о том, что сама такая потеря доставляет страдания. Если же изучать свои потребности, так сказать, в обратном направлении, выявляя то, что на самом деле не нужно, или не так уж нужно, или без чего можно обойтись, то откроется неожиданная вещь: окажется, что в твоей жизни много лишнего, которое тебя обременяет, делает уязвимым и зависимым, отнимает твои физические и душевные силы, причиняет страдания тебе и заставляет тебя причинять страдания другим. Освобождение от такой зависимости подобно вызволению из рабской кабалы. Даже окружающий мир начинает видеться по-другому, — видеться глазами, освобождёнными от пелены. И с плеч сваливается самая настоящая гора.
Такой подход есть подход человека, руководствующегося умеренностью. Он отбрасывает лишнее, а порой и то, что хоть и нужно, но не очень, однако не отказывается от того, что действительно необходимо, не изнуряет себя чрезмерными лишениями. Подобная умеренность одновременно и облегчает ему жизнь, и делает его сильнее, — хотя, казалось бы, зависимость должна быть обратной, и облегчение жизни должно делать его слабее. Но умеренность, если подходить к ней правильно, творит самые настоящие чудеса.
Конечно же, принцип «Обращать больше внимания не на то, что тебе нужно, а на то, что не нужно», идёт вразрез с самими основами психологии общества потребления. Общества, где излишества в цене. Общества, где реклама заточена под то, чтобы убеждать людей обзавестись тем, что им не нужно. Что это означает? Ну, например, что обращение людей к умеренности просто невыгодно тем, кто делает на излишествах деньги; оно противоречит их интересам. В людях целенаправленно воспитывается неумеренность. Она обслуживает неумеренные желания тех, кто делает на этом деньги. В то же время огромная часть населения планеты не имеет даже необходимого. Ситуация болезненная и откровенно уродливая.
В заключение приведу ещё пару цитат из «Наставлений сыну». В первой даётся лаконичное сравнение неумеренного человека и умеренного: «Кто неумерен в чём-либо, тот уязвим; на нём словно бы дырявый нагрудник. То, в чём он неумерен, для него — словно приманка для зверя; найдётся на него и ловушка, и охотник. Такой ненадёжен, ибо не властен над собою; всё он сменяет на то, что ему мило. Умеренный же не жаден и не похотлив, и жизнь его легче, и себя он не мучает. Он надёжен, ибо не падок на подкуп и на иные приманки. И духом он силён, ибо умеет перетерпеть неудобства и лишения. Умеренный человек, даже лишившись необходимого, не будет сломлен, и не утратит достоинства, и не учинит злодейства. Такой хорош для людей, — потому что скорее даст другому нечто от себя, чем отнимет нечто у него» (Наставления сыну VII, 6-13). Во второй об умеренности говорится: «Из умеренности может произрасти стойкость, щедрость и спокойствие духа и ума. Она подобна целебному снадобью: многие недуги совести исцеляются через неё» (Наставления сыну VII, 16-17). Сказано пусть и не исчерпывающе, но очень точно. Тут не просто есть над чем поразмыслить. Всё это может стать руководством к действию.
Нужно воспитывать в себе умеренность. Для этого необходимо понять, почему она хороша и правильна. Без понимания не получится делать это сознательно, — а значит, столь важная внутренняя работа вряд ли будет успешной. Изменяя себя ты должен понимать смысл того, что делаешь. И смысл несколько больший, чем собственная польза, пусть даже и духовная. Никто из нас не живёт в вакууме; все мы частицы нашего мира. Работать над собой нужно так, чтобы это шло ему во благо. Ты работаешь над собой — и мир становится лучше. Тоже своего рода чудо, верно? Уже одно это может стать мощной мотивацией. В том числе и для того, чтобы охотно и с радостью воспитывать в себе умеренность, получая удовольствие уже от самого процесса. Кто думает, что так не бывает, тот сам не представляет, сколько потерял.
© Атархат, 2018
