— В конце концов, Галилей-то у нас тоже отрекался.
— Поэтому я всегда больше любил Джордано Бруно.х/ф «Тот самый Мюнхгаузен»
Что такое фанатизм? Для затравки приведу определение из Википедии: «Слепое, безоговорочное следование убеждениям, особенно в религиозной, национальной и политической областях; доведённая до крайности приверженность каким-либо идеям, верованиям или воззрениям, обычно сочетающаяся с нетерпимостью к чужим взглядам и убеждениям. Отсутствие критического восприятия своих убеждений». Что ж: могу сказать, что данное определение, в принципе, не вызывает возражений. Хотя можно подискутировать, например, на тему, правомерно ли ставить знак равенства между «слепым следованием» и «безоговорочным следованием». На мой взгляд, это далеко не обязательно одно и то же. Ведь безоговорочно следовать можно и тому, что вполне ясно, понятно и обосновано. Например, безоговорочно уважать и соблюдать права человека. Так что уместнее была бы формулировка «слепое и безоговорочное», — то есть то и другое одновременно. Ну да ладно… А вот принципиально важной частью приведённого определения мне представляется тот момент, где идёт речь о нетерпимости к чужим взглядам.
Возможно, из этой небольшой преамбулы читатель сделает вывод, что далее речь пойдёт о религиозном фанатизме, причём в отношении агрессивно настроенных последователей вполне конкретной религии, — как это сейчас модно. И ошибётся. Ведь фанатиками в наше время обычно называют вовсе не их.
Приходится наблюдать, и всё чаще, как в Интернет-дискуссиях, публикациях, высказываниях и просто разговорах одни люди называют других фанатиками. Причём в абсолютном большинстве случаев это не имеет прямого отношения к религии. Фанатиком теперь называют того, кто просто придерживается своих предпочтений, убеждений и принципов, — чего бы они ни касались. И то, насколько всё это осмыслено и обосновано для него самого, во внимание не принимается. Порой это выглядит как безобидное преувеличение. Например, можно услышать, что такой-то является фанатичным поклонником определённого жанра литературы или кино, или же, скажем, какого-то писателя или актёра. Ясно, что в этом случае термин «фанатичный» употреблён для красного словца, чтобы подчеркнуть сильную приверженность. Однако уже сбивается ясность определения. Слово, обозначающее нечто явно отрицательное и опасное, употребляется для обозначения чего-то, что таковым не является, а является просто сильной эмоциональной привязанностью, причём часто обоснованной и заслуженной. Так простой оборот речи способствует подмене понятий, исподволь приучая людей к мысли, что быть глубоко приверженным чему-то — это плохо, это фанатизм. Ведь ассоциация с настоящим значением этого слова остаётся, она всплывает из подсознания.
К слову говоря, вот так разбрасываться сильными определениями в отношении абсолютно не соответствующих им явлений сейчас стало в порядке вещей. Очень часто это происходит с понятиями «фашизм» и «геноцид». Теперь достаточно высказаться против чего-то, чтобы получить от сторонников этого чего-то ярлык фашиста, или же отказать кому-то в найме на работу, чтобы тот начал вопить о геноциде против его народа. Тут есть два варианта: либо общество уже не помнит, как страшны настоящие фашизм и геноцид, либо предпринимаются сознательные спекулятивные попытки демонизировать вполне нормальные явления, — такие, как то же несходство во мнениях или отказ в найме неподходящему соискателю. Оба варианта говорят о ненормальных, патологических изменениях в психологии общества. И в отношении фанатизма дело обстоит подобным же образом. Хотя тут уклон явно идёт в сторону второго, — т.е. демонизирования.
Если человек устойчив в своих убеждениях — любых, не только религиозных — и принципах, отстаивает их и следует им, то его уже могут назвать фанатиком. Просто за то, что он чему-то глубоко привержен. И уж точно назовут, если он что-то от этого теряет. Например, из-за принципов он отказался помочь родственнику или другу в чём-то нехорошем, и отношения испортились. О нём скажут «Какие-то принципы ему дороже близких людей! Фанатик!». Или, скажем, по той же причине, из-за убеждений и принципов, он потерял работу или лишился чьей-то протекции. О нём скажут «Фанатик! Из-за дурацких принципов он портит себе жизнь, ломает карьеру!». Это реальные примеры, только без имён. И они вполне понятны, поскольку органично вписываются в психологию общества потребления. Идолы этого общества — выгода и комфорт. Ради них ты должен быть гибким и готовым приспосабливаться. Ты должен всегда принимать форму того сосуда, в который тебя наливают. Принципы тут противопоказаны. И если они у тебя есть, то ты можешь считать, что легко отделался, если тебя назвали всего лишь дураком и посмотрели с жалостью. Потому что если тебя назвали фанатиком, то это означает, что тебя воспринимают как угрозу, и смотреть на тебя будут враждебно.
Апогея же враждебное отношение достигает тогда, когда становится понятно, что ты готов держаться до конца и не отступить от своих убеждений даже в случае угрозы твоей жизни. Вот тут тебя назовут безумцем, ослеплённым фанатизмом и потерявшим всякое представление о реальности. Оно и понятно. В обществе потребления главная ценность — жизнь. Причём не чья-то, а собственная. Она — основной предмет потребления, и потребителю чужда сама мысль, что есть что-то более ценное и важное, ради чего ею можно пожертвовать. Тем более, если это какие-то там убеждения и принципы, которые не намажешь на хлеб. Вот потому-то фанатиками считают, прежде всего, таких людей. Их недолюбливают и опасаются.
А ведь было иначе. Раньше строго держаться своих убеждений было в порядке вещей. Это было естественно и нормально. Тех, кто жертвовал ради них жизнью, считали образцами высокого мужества и ставили в пример грядущим поколениям. Хотя и у них были недоброжелатели, — как раз те, кто убивал их за приверженность взглядам. Но эти убийцы, как правило, и сами были привержены своим взглядам. Потому и убивали. Не за приверженность взглядам в принципе, — её они умели уважать, поскольку понимали её необходимость для человека, — а за приверженность не тем взглядам. Вроде бы, хрен редьки не слаще. Однако разница есть. Осуждать за верность неправильным убеждениям, и осуждать за верность убеждениям вообще, — чувствуете «тонкий» нюанс? Можно возразить: «Осуждать — не то же самое, что убивать». Ну, это пока. Лиха беда начало. Уже сейчас можно услышать предложения помещать таких «фанатиков» в психушки, как невменяемых и социально опасных. Очень смахивает на начало новой волны инквизиционных расправ. А привести эта волна может к чему угодно. Та, прежняя инквизиция, тоже не сразу начала сжигать людей. Требуется время, чтобы войти во вкус.
Инквизиция — хороший пример фанатизма. На современный взгляд фанатиками в равной степени являются и сжигающие судьи, и сжигаемые еретики. Однако это не так. Вернее, это могло бы оказаться так, если бы стороны вдруг поменялись местами в смысле своих возможностей. Не исключено, что теперь уже эти волокли бы на костёр тех. Но это — из области «Если бы да кабы…». На практике же тот, кого убивают за убеждения, это не фанатик, а человек, верный избранному пути, не сдавшийся даже под угрозой смерти, и потому заслуживающий уважения. Это не раблезианский Панург, который заявлял, что готов отстаивать свои убеждения «под страхом любой кары вплоть до костра (только не включительно, а исключительно)». А вот тот, кто приговаривает к костру, и есть фанатик. Потому что настоящий фанатизм — это когда ты считаешь, что другой человек не заслуживает равных с тобой прав, или даже заслуживает наказания, потому что придерживается убеждений, отличных от твоих. Когда ты по этому принципу делишь людей на высший и низший сорт. Когда ты по этому принципу определяешь, кому разрешить говорить, а кому заткнуть рот. Именно таков подлинный фанатизм. Фанатики — не те, кто идёт на костёр за принципы, а те, кто приговаривает к костру за принципы.
Нынешнее общество всё больше превращается в общество беспринципных панургов, привыкших бороться за свои убеждения «вплоть до костра исключительно». Но в то же время это превращение есть превращение также и в общество фанатиков. Потому что в нём беспринципность возводится в степень принципа, и терпеть инакомыслие оно не склонно. Оно будет бороться за свой единственный принцип, — и горе несогласным. Уже сейчас по ним плачет психушка; в дальнейшем, кто знает, не дойдёт ли до судов Линча?
Человек должен держаться своих убеждений и отстаивать их до тех пор, пока не перестанет считать их правильными. Это естественно и нравственно. Принципиальность — важное качество, говорящее о внутренней силе. Способность во имя принципов отказаться от различных благ — в диапазоне от материальной выгоды до жизни — поднимает человека с четверенек, с уровня жадного и трусливого скота. Это не фанатизм и не безумие, а норма. Такие люди остаются в истории как примеры силы воли и духа. Без них человечество не было бы достойно того, чтобы говорить о нём с уважением. Так было, и так будет, — как бы ни бесновался скотоподобный потребитель, до судорог боящийся таких людей и потому всё явственнее превращающийся в непримиримого по отношению к ним фанатика.
В заключение обращусь к эпиграфу, предпосланному этой статье. Как и процитированный персонаж известного фильма, я тоже больше люблю и уважаю Бруно. В моих глазах Галилей, при всех его заслугах как учёного, являет собой отрицательный моральный пример, пример отстаивания своих убеждений «по Панургу». Его жалкое «А всё-таки она вертится!», похожее на язык наказанного мальчишки, показанный в спину тем, кто его высек, и незаслуженно растиражированное любителями красивых фраз, смотрится бледной искрой, меркнущей на фоне пылающего сквозь века костра Джордано Бруно. Который не произносил с места казни исторических тирад, а просто умер за то, что считал правильным.
© Атархат, 2017
