Ab origine

ab-origine

Краткая предыстория. Часть первая.

Начало моему пути в Учении было положено давно. Задолго до того, как я услышал первые слова откровения. И даже задолго до моего нынешнего рождения. Он начался примерно 2500 лет назад, в Индии. В той жизни я был кшатрием из хорошей семьи и носил имя Ананда.

Однажды Ананда — будем пока называть его так — услышал голос. Это был голос человека по имени Шер-Андер, задолго до того, в одной из своих прошлых жизней, принадлежавшего к Учению. Находясь во втором мире в ожидании очередного рождения и желая поделиться своими знаниями, он искал кого-нибудь из живущих во плоти, кто мог бы услышать его. Таким человеком оказался Ананда. Услышав в своей голове голос, он подумал сначала, что к нему обращается кто-то из богов. Удалившись на несколько дней в лес, он постарался открыть своё сознание, чтобы слышать голос яснее. Скоро он уже знал, кто говорит с ним, и теперь регулярно удалялся в лес, чтобы без помех внимать наставлениям своего незримого Учителя. Шло время, и для него всё менялось. Перед ним открывался новый мир, абсолютно не похожий на тот, который он знал с детства. Постепенно начал меняться и он сам. Иными становились его взгляды, принципы, — а вместе с тем и образ жизни, поступки. Настал момент, когда это стало очевидно для окружающих. Родня начала протестовать против его неподобающего, как ей казалось, поведения; родичи — да и не только они — пытались призвать его к порядку. Среди тех, кого особенно беспокоили перемены, происходившие с Анандой, был его двоюродный брат. Он говорил Ананде: «Не болен ли ты, или не поразила ли тебя палица которого-нибудь из демонов? Пойдём: я провожу тебя к человеку святой жизни; может быть, он избавит тебя от напасти» (Сэбаст, 17-18). В ответ тот повёл его с собой в лес, на то место, где привык внимать голосу Учителя. В лесу брат подумал, что Ананда хочет убить его, и вынул меч, готовясь защищаться. Но Ананда успокоил его и посвятил в свою тайну. Хотя и не сразу, но брат поверил. Поверив же, попросил возможности учиться и для себя. Вместе с тем он предложил свою поддержку в противостоянии общественному осуждению, — ведь легче противостоять давлению вдвоём, чем в одиночку. Ананда согласился.

Некоторое время он продолжал учиться и пересказывать брату то, что узнавал сам. Однако вскоре его стали посещать мысли о том, как использовать полученные знания для собственного возвышения. Поддавшись искушению, он начал вести двойную игру: продолжал учиться, но в то же время внешне отказался от своих принципов, делая вид, что раскаялся и возвратился к прежней вере и прежним обычаям. Окружающих это обрадовало. Учитель же стал пытаться вразумить его, указывая на недопустимость подобного и предостерегая от гордыни и лицемерия. Но Ананда уже не был в силах повернуть назад; и когда он понял, что его замыслы несовместимы с ученичеством, он перестал слушать голос Учителя. Брату же, по-прежнему желавшему приобщаться к знаниям, объявил, что с ученичеством покончено.

Прошло время, и Ананде удалось многого достигнуть и возвыситься над своим прежним положением. Но вместе с тем он нажил и врагов. Как-то раз, будучи уже пожилым человеком, он отправился верхом, один, без сопровождения слуг, в недалёкое селение. По пути его ждала засада, и он получил стрелу в бок. Упав с коня, он пролежал несколько часов; затем его нашли крестьяне и доставили в его дом. Ананда умирал долго и мучительно, находясь при этом в полном сознании, думая о том, какую ошибку совершил, сойдя с пути, ужасаясь содеянному и раскаиваясь.

…Я испытываю странные ощущения, вспоминая те события и себя в образе индийца Ананды. Кажется, что это воспоминания о жизни другого человека; но ведь тем другим был я. Несколько похоже на воспоминания из юности. Ты вспоминаешь, что ты думал, чувствовал и делал, когда тебе было шестнадцать лет; и чувство такое, словно это был другой человек, другая личность, — настолько он не похож на тебя нынешнего. А если вспомнить себя в семь лет и в тридцать лет, то увидишь ещё двоих отличных от тебя людей. Однако всё это — ты. Ты являешься совокупностью личностей, сменявших друг друга на протяжении твоей жизни. Нынешний ты — последняя версия себя самого, как текущий результат наложения друг на друга прежних версий. Примерно так же вспоминается прошлая жизнь. И себя начинаешь воспринимать как трансформированную личность того, прежнего человека. Тем более, что так оно и есть.

Необычные переживания испытываешь, вспоминая то, чего не делал в нынешней жизни, но делал в прошлой. Например, я никогда не скакал на лошади. Но помню ощущение скачки. Я никогда не убивал человека. Но помню, как убивал в прошлой жизни. Я этого не делал, — но я это делал, и знаю, как оружие врубается в живую плоть, и помню ощущение рукояти меча и топора в ладони, и что ощущает рука в момент удара. Очень странно чувствуешь себя, когда знаешь, что никогда не отнимал у человека жизнь, и твоя совесть в этом смысле чиста, — но в то же время помнишь и знаешь, что делал это. Ты не виноват — но ты виноват. А главное, что и то, и другое — правда. Это касается и отрицательных, и положительных переживаний. Ты радуешься и огорчаешься тому, чего в твоей нынешней жизни не было, — но радуешься и огорчаешься так, словно оно было. Подобная двойственность восприятия не только позволяет увидеть многие вещи в необычном ракурсе, но и дарит очень своеобразный опыт. Ты не был в рукопашной схватке — но знаешь, что это такое. Не чувствовал, как твоё тело пробивает стрела, — но знаешь эти ощущения. Не лежал два дня в агонии, чувствуя, как жизнь уходит из тебя, — но знаешь, каково это. И моментов подобного опыта немало. Твоя жизнь как будто стала более вместительной и вобрала в себя больше опыта, чем в ней есть, — словно сосуд, в который удивительным образом вошло содержимого вдвое больше, чем он может вместить.

Кроме всего прочего, это повлияло на моё восприятие родины. Я считаю себя гражданином мира, и мне чужд узкогосударственный или национальный патриотизм. К любой нации и любому государству отношусь как к своим. Но есть страна, по отношению к которой испытываю особые чувства. И это не Беларусь, где я родился и живу. Своей родиной я ощущаю Индию. То, что я чувствую по отношению к ней, наверное, можно назвать ностальгией. Я скучаю по ней. Меня влечёт туда; я представляюсь себе скитальцем, давным-давно покинувшим родные края, но мечтающим вернуться. Люблю природу Индии, её культуру, её людей. Там — моё начало, там истоки меня теперешнего. Во мне слились индиец Ананда и белорус Виктор. У каждого из них своя родина. Но человека по имени Атархат, появившегося в результате их слияния, влечёт в Индию, как будто домой из долгих странствий.

Однажды это вылилось вот в такие строки, вошедшие в поэму «Случайное письмо»:

Мне эта боль уже знакома;
Она со мной, за шагом шаг.
Вот я сейчас, как будто, дома, —
Но ясно чувствую: чужак.
Я сердцем там, где в солнце утра
Сверкают воды Брахмапутры;
Где быстрый Инд и Ганг святой,
Как два копья, пронзают море;
Где Гималаи с небом спорят
Бессмертием и высотой.

Там звёзды сказочные светят;
Лесов не сыщешь зеленей;
И нет на всём огромном свете
Прекрасней женщин и нежней.
Там меж людей блуждают боги.
Там вечной Мудрости чертоги
И тайники великих сил.
…Я жил под солнцем этим щедрым,
Ел хлеб, дышал пьянящим ветром,
Страдал, сражался и любил.

Пускай давно всё это было;
Мне двадцать пять веков — не срок.
Меня всегда влекло, манило,
Тянуло, звало на восток.
Сначала мне, признаюсь честно,
Была причина неизвестна.
Дивился, недоумевал…
Но память двери распахнула —
И словно пламя полыхнуло
В груди… И я навек пропал.

Так сердце в Индию стремится, —
Кричит и рвётся из груди.
Ему бы обернуться птицей, —
И я б тогда сказал: «Лети!
Скорей! Скорей! Без промедленья!
Не трать бесценные мгновенья!
Лети туда! Лети домой!».
Оно б исчезло в дымке зыбкой,
А я б вослед глядел с улыбкой,
Спеленатый предсмертной тьмой.

© Атархат, 2016

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *